«Радиация даёт знать о себе потом»
Геннадий Авилов, фото belpressa.ru
Сержант Геннадий Авилов находился в чернобыльской зоне с 25 июня по 8 октября 1986 года. Как рассказывает «БелПресса», он служил в отдельном батальоне спецмашин. Геннадий счищал заражённый грунт между машинным залом четвёртого блока АЭС и водохранилищем, откуда брали воду для охлаждения реактора. Именно в эту сторону и шёл выброс. Авилов работал по два–четыре часа в день. В итоге он получил дозу радиации в 25 рентген.
— Радиация накапливается и даёт о себе знать потом. Например, ребята из 45-й бригады химзащиты, которая расчищала крышу реактора от обломков, получали очень большие дозы за короткое время. Из тех, кого я знал, уже никого нет, — рассказывает Геннадий Авилов.
Ликвидатор вспоминает, что в то время было много радиолюбителей. В заброшенных административных зданиях они находили различные устройства, забирали детали домой. Некоторые пытались воспользоваться найденными вещами прямо в зоне. Один из механиков-водителей снял с дивана дерматиновую обивку и положил себе на кресло. На следующий день ему стало плохо. Мужчину отвезли в госпиталь. Что с ним случилось потом, Геннадий не знает.
— В Припяти неуютно было, непривычно для глаза. Страха не было, потому что понятно, что люди просто ушли оттуда. Не скажу, что я видел там всё, но мы проезжали по улицам, выходили, смотрели. У меня не отложилось ничего хорошего. Брошенный город. Уже бурьяном начало всё зарастать тогда. Красоты я там не видел, — добавляет Авилов.
«Из зоны вывозили силой»
Майора МВД Александра Капустина командировали в зону спустя сутки после взрыва. Он эвакуировал людей из Припяти. Эвакуация началась спустя несколько дней после аварии и продолжалась круглосуточно. За короткое время Александр и его товарищи эвакуировали 45 тысяч человек из города. Об этом пишет издание «Русская планета».
— Надо было обойти все дома, квартиры, — рассказывает Александр Капустин. — Людям разрешали брать только самые ценные вещи и важные документы. Чаще всего отказывались от эвакуации старики. Мы просили, чтобы они написали официальный отказ, и оставляли их в покое. Но потом, рассказывают, людей из 30-километровой зоны вывозили уже и силой. Никаких особых средств защиты у нас тогда не было. Выдали комплект ОЗК, но по городу мы ходили в обычной милицейской форме. Единственное — запрещали питаться в самой зоне, а по выходу из неё нужно было пройти дезактивацию. Но в первые дни после аварии эта была лишь формальная процедура, которой многие пренебрегали. Помню, нам местные жители яйца предлагали, воду. Ничего этого не брали, понимали, что они от чистого сердца, помочь хотят, но все эти продукты могли быть со смертельной дозой радиации.
Александр Капустин вспоминает, что часть его сокурсников загружала в вертолёты специальную смесь, которую затем распыляли над городом. Эти люди получили большие дозы облучения.
«Иностранцы называли нас биороботами»
Журналист издания «Моё Online» рассказал историю Сергея Красильника, которому на момент аварии исполнилось 24 года. Узнав о трагедии, он сам пришёл в военкомат и потребовал отправить его в Чернобыль. Сергею досталась одна из самых тяжёлых работ — он расчищал крышу третьего энергоблока, на которой находились радиоактивные обломки реактора, мусор, пыль. Их необходимо было убрать, чтобы снизить радиационный фон. Сначала крыши чистили роботы с бульдозерными отвалами. Ими управляли дистанционно. Но уровень радиации был настолько сильным, что техника ломалась за 2–3 дня. 
— Иностранцы называли нас биороботами. Перед нами стояла задача по обеззараживанию всей кровли — снималось всё до песка. К энергоблоку подгоняли вагоны, куда мы с крыши должны были сбрасывать мусор. Но радиация была такой, что находиться на крыше можно было минуту максимум. Кинул 1– 2 лопаты — и больше нельзя. В энергоблоке было восемь этажей. По ступенькам этого здания стояли солдаты и ждали своей очереди, поднимаясь всё выше и выше по лестнице до выхода на саму кровлю. Кто отбрасывал мусор, снимали с себя свинцовую одежду, после чего её надевали следующие «биороботы» без всякого обеззараживания, — вспоминает Сергей Красильник.
Всего ликвидатор поднимался на крышу четыре раза. Сергей выезжал не только на станцию, но и на пункты санитарной обработки, где специальным составом обеззараживали машины. Если техника оказывалась настолько облученной, что даже не помогала третья обработка, то её закапывали в землю. Для этого сделали специальные могильники глубиной как минимум 30 метров.
После возвращения с зоны у ликвидаторов аварии начались серьёзные проблемы со здоровьем. Многие получили инвалидность.
— Я дважды терял сознание прямо на конвейере в цеху у себя на заводе. Один раз упал в миксер. К счастью, он был неработающий, иначе бы я погиб на месте. Мне ещё и занизили количество радиации, которую я получил. Например, однажды мы поднимали робота на крышу энергоблока. На это ушло четыре часа, а записали полчаса. Выезды тоже урезали — записали только 4–5 последних. Тогда правительство многое утаивало о катастрофе в Чернобыле. Только когда стало понятно, что люди умирают сотнями, зашла речь о социальных гарантиях. В 1987–1989 году мы стали поднимать вопрос о доплатах. Пришлось шесть дней голодать, чтобы нас наконец услышали.
В 2012 году Сергей Красильник выпустил поэтический сборник «О чёрной боли».
«До сих пор слёзы на глазах»
Белгородец Виктор Амосов приезжал в зону несколько раз. Первый — 9 мая 1986 года на пару дней. Через месяц он вернулся на два месяца и пробыл до сентября. В третий раз ликвидатор пробыл в Чернобыле всю осень 1987 года. Последний раз он находился там с апреля по июнь 1988 года. Всего больше 450 суток. За это время он получил 28 рентген. В зоне Амосов был начальником производственного отдела. Его задача заключалась в том, чтобы обеспечить работу военнообязанных на станции и запустить растворобетонные заводы до объёма 5 тысяч кубометров в сутки для строительства саркофага.
Виктор Амосов, фото «Комсомольской правды»
— Самое для меня трогательное воспоминание из Чернобыля — это выпускной вечер в школе-интернате. После взрыва ребят эвакуировали в один из детских лагерей. Мы приехали туда и навезли им кучу подарков. Как они были счастливы! Ведь и так у них судьба не сахар, а тут ещё такое страшное, жуткое в их жизни событие. На следующий день нам пора было уезжать. Мы рано встали, выходим к автобусам, а детей нет. Никто к нам, кроме преподавателей, не вышел. «Ну ладно», – подумали и сели в автобусы. На выезде из лагеря мы увидели ребят, которые стояли с двух сторон по краям дороги и махали нам, благодарили. Вот такие чуткие дети… До сих пор слёзы на глазах, как вспоминаю об этом, — делится воспоминаниями Виктор Амосов.
Во время работы в зоне отчуждения Виктор Амосов вёл дневник, затем выпустил несколько сборников стихотворений, в том числе посвящённых катастрофе. Почитать о его судьбе можно на сайте «Комсомольской правды».
«Абрикосы были такие, что ветки ломались»
С 12 августа по 11 октября 1986 года Александр Горошко работал заливщиком бетона на четвёртом энергоблоке Чернобыльской АЭС. Смена длилась шесть часов: час работали — затем менялись. За первый выезд Александр получил 0,6 рентген. Всего же в справке, которую выдали Александру после окончании командировки, было написано 24,8 рентген.
— Жили в бывшей школе-интернате. Детей, естественно, оттуда эвакуировали, но в классах ещё парты стояли. Беспорядок, книжки разбросаны. Запомнилось, что в одном классе на доске детской рукой было написано «Прощай, родной Чернобыль». Проводили дезактивацию. Пол застелили свежим линолеумом. Постоянно его мыли, чтобы меньше пыль поднималась. Возле интерната был сад. На нём сказалось действие радиации: висели огромные яблоки, груши. Абрикосы такие были, что ветки ломались. Есть это всё, конечно, было нельзя, — рассказал Александр Горошко корреспонденту «БелПрессы».
Александр Горошко, фото «БелПрессы»
Больше всего ликвидатора поразили пустые деревни и Чернобыль. По его словам, это было непривычно и страшно. Александр вспоминает, что, несмотря на тяжёлый труд, всех снабжали хорошими продуктовыми и промышленными товарами.
— Не верьте тем, кто говорит, что там людям наливали водку, чтобы выводить радиацию. Например, я работал на машине за полтора миллиона, а мне там кто-то наливать будет? Это абсурд.
Как увековечили память о катастрофе в Белгородской области?
В 2016 году в посёлке Волоконовка заложили камень в основание первого храма в России в честь ликвидаторов последствий аварии в Чернобыле. Инициатива построить храм принадлежала Валерию Сорокину, который в 1986 году одним из первых белгородцев отправился в Чернобыль вместе со своей женой Ириной. Освящение храма состоялось в мае 2017 года.
— Изначально жители этого села относились с настороженностью к нашей идее, опасались, что строительство может доставить неудобства, но за полтора года нам удалось переломить отношение людей, — сказала член президиума совета союза «Чернобыль» Ирина Сорокина.
Отмечается, в ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС участвовали 30 жителей села Заломного, 11 из них уже нет в живых.
