«Давай, Наташка, ходи! А то убью тебя!». Почему в Белгороде сложно быть человеком с ограниченными возможностями

— Я люблю чистоту, всё убираю сама. Когда на коляске, когда на коленях. Залажу на подоконник, мою окна, — рассказывает Наталья Ивановна. Ей 58 лет. Половину жизни она ходит на протезах — в 29 лет женщина пострадала в аварии на железной дороге и потеряла обе ноги.

— Я закончила училище, потом училась в Московском институте культуры, но после первого курса взяла академический отпуск по семейным обстоятельствам. Работала — петь учила, потом худруком, а потом решила резко поменять свою жизнь: стала проводником поездов дальнего следования, ездила по маршруту «Харьков — Владивосток». Вот тогда со мной и случилась эта беда.

«Пока был Харьков — не было проблем»

С 1986 года Наталья Ивановна лечилась и протезировалась в Харькове.

— В Харькове хороший Институт протезирования. Даже в 1987 году там было всё продумано и приспособлено. Там всё есть — и хирурги-специалисты, и физиотерапия, и массажи. Оборудование и материалы для протезирования поставляются из Англии, Германии, всё очень высокого качества. В Харькове спорта много для инвалидов, в Белгороде такого нет. Есть бассейн, спортзал с тренажёрами разными. Я вообще человек спортивный, и после операции, когда встала на протезы, играла там в волейбол. Когда заметили, как я играю, пригласили в команду — а я говорю: «Да что вы, ребята, я же белгородка!». Вообще, такой реабилитационный центр чем хорош? Всё собрано в одном месте: хирургия и реабилитация, ЛФК — это с одной стороны. С другой стороны — есть общение. Друзья, конечно, помогают, поддерживают, но, всё-таки, когда встречаешься с такими, как ты, понимаешь, что человек чувствует твою боль, человеку понятно то, что ты переживаешь. И там я видела, что часто люди находили друг друга, создавали пары, семьи... А теперь, как Харьков для нас закрыли в связи с ситуацией на Украине, всё стало намного сложнее.

Двухкомнатная тюрьма

— У нас среди инвалидов шуточка ходит: «В Белгороде подгоняют не протезы под культю, а культю под протезы». Грустно, но это так. Есть у нас в городе протезист — он очень старательный, молодец, но его протезы носить невозможно. Говорит, надо операцию сделать. Ладно. В 2011 году я сделала операцию в Белгороде — одну ногу реампутировали хорошо, а вторую плохо. Вместо двух сантиметров живого мяса оставили одиннадцать. Очень долго заживало. Я девять месяцев была закрыта в своей двухкомнатной тюрьме... Ни выйти, ничего нельзя сделать — я только ползала по квартире, когда на коленях, когда, простите, на пятой точке. Депрессия накатила страшная, даже подумывала о суициде. Но я вообще по жизни оптимист, пережила. А в 2013 году — вторая операция, рана открылась. Я аллергик, никакие антибиотики не переношу, а тут мне ещё в нашей травматологии такую дозу наркоза ввели, что я уже с жизнью попрощалась — думала всё, не выживу. Ещё шесть месяцев не ходила. Потом со слезами на глазах вставала на протезы, заставляла себя: «Давай, Наташка, ходи! Ходи, а то убью тебя! Давай, это нужно! Это тебе нужно».

«Можно бы на „Мерседесе“ ездить»

— А ещё знаете, что странно? У нас санитарки в травматологии и в хирургии ужасно работают. Без подарков и денег ничего не делают, даже «утку» выносят у послеоперационного пациента, который не ходит, только за 50 рублей. Хорошо, если родственники есть. Они дежурят, помогают. А я человек одинокий, сама за собой ухаживала и бабушке ещё одной помогала — говорю: «Вы что! 50 рублей за „утку“ платить!». В Харькове, конечно, тоже всё не бесплатно было, денег туда было отвезено немерено. Если бы всё это суммировать — что деньгами ушло и презентами, то можно было бы уже на «Мерседесе» кататься, честно говорю. Так там качество зато какое...

— Вообще очень обидно, что мы тратим колоссальные деньги, чтобы покупать ступни, силиконовые чехлы в Европе или Америке. Военная техника — это хорошо, но в технологиях для инвалидов у нас провал.

Курск и Воронеж занимаются протезированием, но у них технологии на уровне русско-японской войны. Москва тоже делает очень тяжёлые, неудобные протезы. Да и то, что закупается в Европе для России, уже морально устарело — в Германии или Англии уже совершенно иные технологии, а то, что у них осталось, они сбывают нам. Почему у нас в стране силиконовые груди делают, а силиконовые чехлы для инвалидов сделать не могут?

«Сталин таких расстреливал»

— В 2013 году было около десяти примерок протезов — встаю, а идти не могу, больно. Где-то трёт, где-то кость проваливается, где-то нет отдачи... Протезист старался, измучился весь, а толку никакого. А однажды, уходя, он мне сказал: «Знаете, после войны было очень много инвалидов. Так вот их Сталин собирал всех к стене — и расстреливал». И я расплакалась. Нет, оно, может быть, и легче было бы — собрать нас всех и расстрелять, а то с такими протезами, как у нас делают, это не жизнь, а мучение. Я собралась с силами и ответила — если бы нас не было, ты бы, мальчик, по пятьдесят тысяч в месяц не получал бы! У нас вообще плюют на то, как человек будет ходить на протезах — сделали, отдали, поставили галочки в документах и забыли. В итоге обращалась в «Единую Россию», помогли с протезированием в Харькове.

«Как будто за год отрастают ноги»

— Протезы имеют свойство изнашиваться, ломаться. Опять же, силиконовые чехлы на культю истончаются, рвутся. И всё это выходит из строя не по расписанию, как думают в соцзащите. Вот относишь чехол семь месяцев или ступню месяцев девять и приходишь в соцзащиту просить новую. А они сразу нападают: «Да что вы с ними делаете?!». Не поверите: я хожу на них. Хожу!

— Или что, надо протез получить, поставить в угол и молиться на него? Ещё мне непонятно, почему для получения нового протеза или прогулочной коляски, например, нужно каждый раз проходить полную медицинскую комиссию. Неделю я сдаю анализы, потом жду документы, потом выясняется, что мне поставили не ту печать, и всё начинается по новой... Как будто у меня за год внезапно отросли ноги, и я теперь собираюсь обманывать государство. Возникает такое ощущение, будто деньги, положенные инвалидам, соцзащита выдаёт из личного кармана сотрудников! Нет, они не хамят, не грубят, но такой металл в голосе, такая холодность...

«Белгород должен стать городом, где хочется жить»

— Чем хорошо было в Харькове? Приезжаешь на десять дней в стационар, у тебя снимают негативы, по ним делают протезы, в это время проходишь физиопроцедуры, массажи, занимаешься спортом. Проходишь примерки. Самое сложное в протезировании — это выявить нюансы притирки к протезам, а это не за один день делается. Ведь человек, когда покупает новую обувь, не сразу к ней привыкает? Натирает мозоли, разнашивает? А с протезами ещё хлеще. Может десяток примерок пройти. Удобно, когда ты постоянно находишься в том здании, где это делается. А в Белгороде общественным транспортом до того места, где делают протезы, инвалиду не добраться — приходится вызывать такси. Сначала едешь снимать негативы, потом едешь на первую примерку, вторую и так далее. Но пенсии ведь мизерные.

— Или, например, люди, у которых ДЦП, нуждаются в ежедневной заботе — им нужны специальные корсеты, массажи, обучения. А у города этого нет. Белгороду нужен свой реабилитационный центр, где будут специалисты в деле ампутации и реампутации, протезисты, дневной стационар, тренажёрный зал, бассейник какой-нибудь маленький... И ведь прекрасное место есть — Сосновка, где чистый свежий воздух. Ведь нам так сложно выбираться на природу — чаще всего взберешься на подоконник и смотришь на улицу, дышишь свежим воздухом пополам с автомобильными выбросами.

— Белгород должен стать городом, где хочется жить, а не существовать, каждый инвалид должен хотеть жить и быть полезным обществу.

«На инвалидов показывают пальцами»

— У нас город очень красивый, потрясающий. Недавно родственники приезжали. Выбрались с ними в центр, я посмотрела на парк Победы — красота же! Савченко — большой молодец! Вот эти автобусы с въездами для инвалидов — это хорошо. Но этого мало... Почему у нас занимаются только благоустройством города, но не обращают внимания на благоустройство души? Инвалид в городе — это диковинка для общества. В этом нам далеко до европейского уровня. На рынок на коляске не выехать — сразу начинают оборачиваться, пальцем показывать... Поэтому я на коляске никуда не выезжаю — лучше на протезах, хоть и больно, зато никто не выказывает презрения. А хочется же и на природу, на речку, позагорать под солнышком, поплавать. Я, когда молодая была, с подружками даже на море ездила — отстёгивала на пляже протезы, на коленках доходила до моря и плавала. Сейчас всё иначе. Если мы с друзьями приезжаем на пляж и я раздеваюсь, люди чураются.

— Даже друзья отходят от меня — стесняются, что я безногая. Но ведь я такой же человек! А соседи? Им было бы проще, если бы я спилась, продала квартиру и просила милостыню — вот тогда они бы давали кусок хлеба и жалели меня, а так только злорадствуют. Бывало, иду из магазина, подхожу к подъезду, а мне в спину кидают «обезьяна безногая». Жалкие люди...

«Не нужно сострадания или милосердия»

— Хорошо хоть, что деткам стали помогать. Все эти марафоны, которые по телевидению запускают или в соцсетях, — это большое достижение нашего общества. Всем миром собираем на помощь малышам. Но это надо развивать. Вопросы с инвалидами тоже очень острые — а все делают вид, как будто нас не существует. Опять же, к вопросам с протезистами и врачами. Они высококлассные специалисты, но эти мастера должны, в первую очередь, иметь сердце. Не мотор, а сердце. В Харькове очень много хороших протезистов — из числа безногих. Они понимают, что нужно человеку, по-доброму относятся. Нам не нужно сострадания или милосердия, нам нужна просто человеческая доброта. Если бы в Белгороде было такое учебное заведение, где обучали таких подмастерьев, я бы с радостью выучилась и работала, потому что хочется быть полезной обществу, помогать. Не «получать помощь», а самой помогать другим.

«Последняя струна Паганини»

Наталья Ивановна — искусная мастерица. Вся квартира увешана красивыми картинами, вышитыми крестиком: есть «Мадонна с младенцем» по мотивам Леонардо да Винчи, «Незнакомка» Крамского, пейзажи, сюжетные зарисовки с детьми.

— Общество инвалидов каждый год проводит выставку творчества людей с ограниченными возможностями. Тот, кто побеждает, получает денежную премию. Когда я ещё не занималась вышиванием, а только вязала, меня пригласили участвовать. Я пособирала какие-то кофты, свитера, шарфы свои, выставила их и заняла второе место. А теперь, когда я вышиваю, они скрывают от меня дату проведения выставки — не хотят, видимо, чтобы я победила, и деньги ушли от них. А я сама же не буду бегать и предлагать всем: «Устройте мою персональную выставку!».

— Это раньше я была очень пробивная, боролась за свои права. А сейчас... устала. Возраст не тот, нервы не те. Вспоминаю ту историю с Паганини, когда ему на скрипке струны подпилили, и он концерт доигрывал на одной струне. У меня моральное состояние сейчас такое же: осталась одна струна, и что-нибудь может её перервать.

Работа над каждой картиной длится от полугода до года — это очень кропотливый труд. Некоторые картины Наталья Ивановна, скрепя сердце, продаёт.

— Недавно вот пенсия пришла — девять тысяч рублей. Из них четыре — за квартиру, а на пять живи, как хочешь. Но я не люблю у кого-то просить или быть должной — люблю сама делать, своими руками.

«Жизнь — она для чего?»

Наталья Ивановна рассказывает, что ей очень хочется живого общения с такими же, как она.

— Вот если бы собрались мы все вместе — чаю попить, кто-то бы испёк что-нибудь (я сама прекрасный кулинар, торты, пирожки — всё могу!), почитали бы стихи, попели песен, поделились мыслями — и каждый бы вышел с чувством желания жить, забыл о своих проблемах. А потом собрались бы да и выехали на природу, на пикник. Я недавно была в нашей филармонии на концерте Кормухиной, а когда вышла — у меня будто крылья за спиной выросли, хотелось полететь! А ведь мы можем друг другу такие эмоции сами дарить.

«Ты же знаешь: я тебя очень люблю»

Родственники Натальи Ивановны живут в других городах. Она рассказывает, что не так давно сестра прислала деньги на ноутбук, и Наталья Ивановна начала изучать интернет-пространство. Освоила соцсети, новостные порталы. Много читает и смотрит видеозаписи спектаклей.

— Я безумно люблю читать. Моей первой настольной книгой стал «Мартин Иден» Джека Лондона. Я зачитывалась им. А потом появился Хемингуэй — «Прощай, оружие!». В старших классах в руки попала подпольная перепечатка Солженицына — «Один день Ивана Денисовича». Почитать давали на ночь. Так я ночью, под одеялом, с фонариком читала. И «добила» к утру! А потом пришло увлечение Фицжеральдом... Сейчас тоже много читаю.

— Нередко звонят из общества слепых и предлагают книги привезти домой. Приятно такое внимание. Изучаю, что в интернет выкладывают — в последнее время меня очень поразило стихотворение Гафта про завистников. Есть некая перекличка с Вознесенским. Я написала отзыв об этом стихотворении. Огорчает то, что комментарии пишут люди моего возраста, от молодёжи не видно таких мыслей...

***

Во время нашего разговора из комнаты выходит трёхцветная кошка. Скромно мяучит, и Наталья Ивановна поднимает её на диван.

— Соня, ну что же ты плачешь? Я тут, я тебя не бросила. Ты же знаешь: я тебя очень люблю... — хозяйка нежно гладит кошку и рассказывает, — я её дочечкой называю, Софьей Натальевной. У меня никого, кроме неё, нет. Но и она скоро меня оставит — ей уже 17 лет, появилась опухоль на животике...