«Уже никогда хорошо не будет». Как близкие и родные прощались с мобилизованным белгородцем, погибшим на СВО

«Уже никогда хорошо не будет. Забрали моего Игоря»

Тяжёлые, холодные капли дождя барабанят по крыше и стенам высокого частного дома из красного кирпича. Возле ворот дома — трое мужчин в чёрных куртках напряжённо курят, тихо переговариваясь между собой.

Входная дверь во двор легко поддаётся, и я захожу внутрь. Далее прохожу в тихий коридор дома, нерешительно останавливаясь перед высокими ступеньками — на них не меньше 15 пар обуви: мужские ботинки, женские сапоги, кроссовки. За железной дверью, разделяющей прихожую и комнаты, не слышно ни разговоров, ни плача. Сегодня в этом доме поселилась беда: здесь прощаются с мужем, отцом и сыном, но если этого не знать, то тут, за дверью, можно подумать, что люди собрались по какому-то приятному поводу, и вот-вот раздастся чей-то смех или музыка.

Игоря призвали на службу во время частичной мобилизации в октябре 2022 года. Вместе с другими белгородцами он попал в лагерь мобилизованных в Воронеже. Там их несколько месяцев обучали на военных-артиллеристов, а после обучения обещали направить в одно из сёл Белгородской области, но вместо этого в январе 2023 года все несколько сотен мобилизованных из Белгородской области оказались в зоне боевых действий в ДНР, где их распределили в «Первую отдельную гвардейскую мотострелковую Славянскую бригаду» (ранее Народная милиция ДНР — прим. Ф.). Там они стали пехотинцами и застряли в «котле», где шли ожесточённые бои между российской и украинской армиями.

— Здесь всё меняется каждый день, я уже боюсь просыпаться с утра и понимать, что сейчас что-то изменится. Мы пока держимся, но я не знаю, что будет завтра или послезавтра, — рассказывал в 2023 году «Фонарю» мобилизованный.

С того момента прошёл год и 11 месяцев. Игорь погиб.

***

Когда я открываю входную дверь его родительского дома, я захожу в человеческое горе. Жена погибшего — высокая темноволосая женщина с опухшим от слёз лицом и красными глазами, не переставая, плачет. В какой-то момент она сползает по стене, и другие плачущие женщины порываются её поддержать. Кажется, что плачут в этом доме даже стены.

Светловолосая женщина в чёрном платке, видимо, близкая родственница погибшего, переходит от одного пришедшего проститься к другому, судорожно обнимая каждого и повторяя одну и ту же фразу: «Как же так! Как же так!». Пожилая сухонькая старушка с блестящими от слёз глазами заботливо выдаёт бахилы вновь пришедшим, объясняя: «На кладбище наденете, чтобы не испачкаться». Вдова, собравшись с силами, подходит ко мне и обнимает:

— Как жаль познакомиться при таких обстоятельствах, — сквозь слёзы говорит она.

— Примите мои соболезнования, — только и могу выдавить из себя я.

Чуть дальше по коридору — вход в большую светлую гостиную, где на стульях сидят пришедшие проститься — в основном молодые мужчины и женщины в чёрном, среди которых выделяется крупный с короткой стрижкой мужчина в камуфляже — один из сослуживцев Игоря.

***

На комоде большая фотография круглолицего улыбающегося молодого мужчины с яркими светлыми глазами в камуфляжной форме, перевязанная чёрной лентой. Перед ней стоит рюмка водки, накрытая хлебом по христианской традиции — считается, что это нужно для того, чтобы душа ела и пила, пока она 40 дней остаётся в мире живых.

На своей странице в соцсетях Игорь нечасто выкладывал фотографии со службы и лишь иногда писал о ней несколькими предложениями. Одна из последних «Мирного неба всем...» — тёмная фотография, сделанная, видимо в блиндаже или в землянке. На ней мужчины с перепачканными землёй лицами смотрят прямо в камеру.

Фото из социальных сетей мужчины

В доме я не вижу других фотографий погибшего, кроме той, что на комоде. Полочки шкафа заставлены фотографиями дочери Игоря: вот маленькая улыбающаяся девочка в костюме феи с волшебной палочкой, а вот она уже принцесса, сидящая на полумесяце. Сегодня ей предстоит пройти через одно из самых сложных и совсем не детских испытаний — проводить отца в последний путь.

Жена Игоря все ещё стоит, прислонившись к стене, когда бабушка погибшего подходит к ней, поглаживает по плечу, а потом крепко прижимает к себе.

— Мы же на радостном мероприятии с тобой познакомились. Как же так! И его жалко, и тебя тоже жалко, — причитает пожилая женщина.

В ответ молодая женщина снова срывается на крик-плач, уронив голову на плечо бабушки. Через несколько минут, успокоившись, берёт себя в руки.

— Когда Игорешу привезут, нужно... — начинает она, но дальше не может закончить мысль и вновь плачет навзрыд.

— Может ты присядешь? Лучше станет, — обращается к ней одна из пришедших проститься.

— Его больше не будет и уже никогда хорошо не будет! Не будет! Забрали моего Игоря!.. — в голос кричит вдова, ещё сильнее сползая по стене и прижимая руки к груди.

Окружившие её женщины предлагают присесть, выйти подышать на улицу, принять успокоительные, но вдова от всего отказывается и просит дать ей побыть одной, собираясь выйти из дома.

— Я уже неделю пью корвалол, мне ничего не помогает. С начала СВО я пью эти успокоительные! — добавляет женщина, снова не в силах сдержать слезы.

«Бабулечка, я так не хочу умирать»

Тишина в доме не воцаряется ни на секунду. Сквозь женский плач со всех сторон до меня доносятся обрывки фраз: «Единственный сын в семье был..», «Да как же мы теперь...», «Такой хороший был...». В этот момент бабушка Игоря обращается к его сослуживцу: «Когда он уехал, он звонил мне и спрашивал: „Бабулечка, со мной точно всё будет хорошо? Бабулечка, я так не хочу умирать“», — вздыхает пожилая женщина, утирая слёзы.

Кто-то говорит, что приехала похоронная служба. Все собираются выходить на улицу. Побледневшая вдова погибшего, кажется, едва в силах переставлять ноги. Она выходит в коридор и пытается обуться.

— Мужа хоть не в тапках встречать надо, — потерянно говорит она.

Мужчины и женщины застыли, словно каменные фигуры, — все их взгляды обращены на ворота. Когда они открылись и во двор дома вошли несколько мужчин в чёрных куртках с надписями «Городская похоронная служба» на спинах, женщины вокруг заплакали ещё отчаяннее.

— Ой, Игорёша! Игорёша! — закричала вдова.

— Сынок, сыночек! — заплакала мама — женщина с рыжими волосами, кажется, ещё совсем молодая.

Работники похоронной службы молча занесли гроб с телом в крытую беседку и поставили для прощания, открыв крышку.

— А что ж его расцинковали? Не должны были, — шёпотом сказал кто-то из пришедших.

Игоря действительно должны были хоронить в закрытом цинковом гробу с окошком, как обычно хоронят всех военных, но когда родственникам сообщили, что мужчину можно похоронить в деревянном гробу и попрощаться с ним, его «расцинковали».

С момента гибели Игоря прошло больше девяти дней. В мужчине, лежащем в гробу, никак нельзя узнать того, который на фотографии в доме. Он скорее напоминал застывшую восковую фигуру с побледневшим лицом и впалыми щеками. Это лицо навсегда застыло, теперь на нём нём нет ни боли, ни страха. Хоронить решили мобилизованного в военной форме, ноги и большая часть торса укрыты белым ритуальным покрывалом.

Пока люди вереницей подходят к гробу, прощаются и кладут цветы, сослуживец погибшего — большой крепкий мужчина — молча стоит чуть поодаль, сложив руки в замок перед собой. Его спутница, молодая женщина, замерла, уткнувшись ему в плечо.

— Очень хороший был человек. Мы, белгородцы, всегда старались держаться вместе, друг за друга. Нас сейчас очень мало осталось. Из *** (мы не приводим конкретные цифры по требованию российского закона — прим. Ф.) — десять человек. Нам с Игорем вместе награды дали. Мне — [медаль] Жукова*, а ему — [медаль] Суворова*, — вздыхая рассказывает мужчина.

Именно он привёз тело своего друга домой.

— Я сейчас развожу груз 200, и я вёз Игоря домой. Я долго не знал, как жене сказать, что он погиб, до последнего момента тянул. Пока ей кто-то не позвонил и не сказал: «Примите мои соболезнования». Она сначала не поверила, но тогда я сам ей позвонил и подтвердил, что Игорь погиб, — рассказывает сослуживец погибшего.

Вдова, мама, бабушка, дочка — женщины, которые любили его при жизни, — не могут унять слёз, гладят руки, волосы, лицо погибшего, словно не в силах поверить, что видят его в последний раз.

— На кого ты меня оставил, мой золотой? Это ты должен был хоронить меня, а не я тебя. Золотенький ты мой, закрыли глазки твои навсегда. Прости меня, пожалуйста, что не уберегла тебя. Прости меня, мой маленький, мой красавец. Прости меня, внучек, прости, моя кровинушка. Я знаю, что умер с молитвой на губах, с Боженькой, — разговаривает с умершим внуком бабушка. — Доченька твоя пришла, доченька!

Девочке на вид около десяти лет, она молча подходит к гробу и кладёт на него руку. Несколько секунд смотрит в закрытые глаза отца, а затем с криком падает на колени перед гробом.

— Папа! — истошный крик ребёнка проносится по всему участку. — Нет, нет, папочка, нет. Папочка, прости, что не писала тебе, прости, что не звонила. Я ждала, когда ты приедешь ко мне. Я так скучаю, я так ждала тебя. Я не могу без тебя! — обращается плачущая девочка к отцу, судорожно цепляясь руками за стенки гроба.

Мама обнимает её за плечи, отводя в сторону. Они ещё долго молча обнимают друг друга.

— Зачем тебе нужна была эта [Роскомнадзор]? Будь они все там прокляты. Будь они все трижды прокляты. [...] (здесь была фраза, которая подпадает под возможное нарушение закона, поэтому мы вынуждены были её удалить — прим. Ф.) Внучек, ты говорил, [Роскомнадзор] эта проклятая кончится летом, ты приедешь к нам. Я ждала, что ты приедешь к нам. Ты пообещал, что летом, на свой день рождения уже будешь дома. Будь [...] (здесь была фраза, которая подпадает под возможное нарушение закона, поэтому мы вынуждены были её удалить — прим. Ф.), — повторяет бабушка Игоря.

— Ты говорил: «Я приеду, всех соберу». Всех собрал... — обречённо говорит вдова.

Похоронщики руководят процессом и объявляют о том, чтобы все выдвигались на кладбище. Гроб с телом закрывают и грузят в катафалк. Процессия недолго медленно движется за ним, а затем люди рассаживаются по машинам и уезжают на кладбище, чтобы похоронить Игоря.

«Помолимся за убиенного воина»

Игоря отпели как «убиенного воина» в храме иконы Божией Матери «Взыскание погибших». Здесь же родные простились с ним, и гроб закрыли. Мужчину решили похоронить на аллее славы на Юго-западном кладбище.

Когда мы подъезжаем ближе, кажется, ей нет ни конца ни края — повсюду флаги и далеко уходят свежие холмики с крестами и фотографиями российских военных, усыпанные цветами. Пытаюсь разглядеть фотографии, заглянуть в глаза совсем молодых парней, чтобы найти там ответ на вопрос: «Как же так?»...

Тяжёлые дождевые капли барабанят по закрытому гробу, похоронщики установили его на дороге. Рядом по стойке смирно выстроили солдат, наверное, срочников. Мокрая форма на их рукавах и спинах надувается и разглаживается от порывов ветра. Чуть поодаль от похоронной процессии выстраивается квартет военного оркестра. В один момент по команде срочники маршем подходят к гробу, становясь по обе его стороны. Оркестр затягивает грустную мелодию.

Срочники растягивают российский флаг над гробом, в котором лежит убитый осколком молодой мужчина.

Сверху на крышке сиротливо лежит слегка примятая то ли от ветра, то ли от сильного дождя фуражка Игоря, а капли продолжают прибивать её к крышке гроба ещё сильнее.

Неизвестная мне грустная мелодия вдруг сменяется гимном России. Громкое звучание инструментов прерывается только непрекращающимся плачем вдовы погибшего, которая в последний раз видит своего мужа. Как только гимн заканчивается, работники похоронной службы уносят гроб к свежевыкопанной яме, а собравшиеся следуют за ними.

Не в силах последовать за родственниками и близкими умершего я стою на месте, на дороге, где прошло последнее прощание. У новой могилы ненадолго скапливаются чёрные зонты и спины людей. Нет уже ни плача, ни стонов.

Воцарившуюся тишину разрывают два громких автоматных выстрела, от которых хочется прижаться ближе к земле. Затем ещё два и ещё — прощальный салют молодых солдатиков погибшему воину.

Родственники стоят возле могилы. Солдаты с каменными лицами встают в строй и шеренгой возвращаются к тёмно-зелёному автобусу, который привёз их. Я сажусь в машину и, отъезжая, смотрю на развевающиеся флаги аллеи героев — синие, зелёные, чёрные. Для Игоря всё кончено, но его могила в начале нового ряда...

Редакция Fonar.tv продолжает работать, честно предупреждая читателей о том, что мы можем сделать, а что нет, рассказывая в том числе истории, подобные описанной выше. Но мы будем признательны вам за поддержку. 300, 500 рублей в месяц от вас регулярных платежей позволят нам делать ещё больше и быть чуть более уверенными в завтрашнем дне. Поддержите Fonar.tv! Вместе с вами мы сможем работать дальше! Мы надеемся на вас!