Евгений
Мочалов всю сознательную жизнь прожил
в Белгороде и много лет занимался
шоу-бизнесом. Автор и ведущий регионального
телепроекта, получившего «ТЭФИ», неожиданно
для самого себя стал путешественником.
Путешествия по Крыму и Карелии кардинально
поменяли его взгляды на жизнь. Из
публичного балагура Евгений стал
философом и мистиком, любящим одиночество.
Теперь он считает, что стал
больше понимать законы природы и
человеческих отношений, понял, что шоу
— это грязь. Именно поэтому он снова
хочет вернуться к организации шоу...
— Женя, ты в
своё время был довольно известным
шоуменом в Белгороде. Сделал проект
«Золото корсаров». Напомни о себе, как
ты дошёл до жизни такой?
— По образованию я электросварщик. До армии занимался в народном танцевальном коллективе. В армии, узнав об этом, мне приказали делать концерты. Пришлось объездить с этой самодеятельностью весь Владивосток. В Белгороде пошёл в пединститут на спортфак просто за высшим образованием. И тут же отправился работать в школу в Майском учителем хореографии. Денег мало платили, надо подрабатывать. Взял ещё коллектив в ДК «Строитель». Так из сварщика я превратился в хореографа.
— Но это ещё не шоу-бизнес. Как ты в него попал?
— Я оказался в ресторане и организовал первое варьете. У меня был коллектив из 12 человек, и мы начали работать по всему городу. У меня были чечёточники, гимнасты, игровой жанр. Практически классическое варьете — все жанры. Чечёточники — это была самая «пуля».
— Что ещё неожиданного для Белгорода ты придумал?
— Потом на моей совести было развитие первого стриптиза. Мы выступали во всех городских казино. Я хореограф, сам ставил номера. Но пришёл момент, когда стриптиза стало слишком много. Надо было выводить что-то новое, и я придумал женский клуб. Это был уже мужской стриптиз — группа «Блудливые коты». Такой кулуарный вариант — четыре танцора и ведущий. Я сам тоже работал в группе, мы гастролировали.
— Как ты всё успевал?
— У меня тогда такой плотный график был, что с я ума сходил от количества концертов. А параллельно в «кабаках» продолжали работать. И параллельно же, когда всё это кипело, я начал ходить в горы. У меня был товарищ, Остап Бендер по натуре, — такой аферист, но при этом романтик. Мы как-то с ним сидели, и по телевизору шла передача про горы. Я говорю: слушай, у меня рюкзак есть. Пошли в горы?
— Ты хотел путешествовать?
— Мне это сто лет не нужно было! Молодость, кабацкая жизнь, блистающий мир. Это было просто авантюрой: мы сорвались и пошли вдвоём в Крым на Демерджи. Пошли без специальной подготовки, без снаряжения. С собой взяли полведра картошки, хлеб и керогаз бензиновый. Перед этим приехал наш знакомый, он пил пиво с нами и нарисовал нам на салфетке примерный маршрут: вот здесь гора, тут Алушта, тут дорога, на этом камне повернёте. Мы взяли и шли по этому нарисованному на салфетке маршруту. Дошли до камня, дальше ничего не можем понять по этому рисунку. В итоге выкинули его и пошли сами. Естественно, заблудились, ведь наобум шли. Нам казалось, вершина видна и вперёд. Долго блудили, а на вершину так и не поднялись.
— Хоть не в домашних тапочках?
— Почти. Он шёл в кроссовках, у меня были военные ботинки. Рюкзаки у нас были допотопные — гробы за спиной. Мы заблудились, потому что шли не по тропам, а на ориентир. А в горах идти на ориентир — это утопия. Мы просто потерялись в этих лесах. На следующий год опять пошли и опять заблудились, потому что попали в облака и ушли в другую сторону. И только на третий год мы попали на вершину, посмотрели на всю эту красоту и всё.
— Пропал от этой красоты?
— С тех пор я каждый год сам ходил, потом кто-то присоединялся ко мне. Со временем вырабатываются умения, когда всё испытываешь на своей шкуре. Ты реально начинаешь с нуля думать. И однажды мы сделали там лагерь, и я уже водил студенческие группы. Там красотища неимоверная. Люди приезжали к нам из Питера, Тулы, Курска, Украины. Там одновременно могли расположиться 40 человек. И этот лагерь хорошо существовал, пока не начали эти события происходить на Украине. Туристов обложили такой данью, что они просто перестали туда ходить. Потом перекрыли Харьков, и Крым стал невыгоден.
— Но до этого ты успел сделать свой проект «Золото корсаров»?
— В горах я снял телепроект «Золото корсаров» — было шесть серий по 30 минут. Это игра типа «Остаться в живых», на которую набирали студентов. Нам всё это обошлось в 30 тысяч рублей, и нам все говорили: да ну нафиг, такого не может быть. Всё началось с того, что мы шили пиратские костюмы. Взяли их на море и сделали ролик, ролик перерос в фильм. Я же всю жизнь был в шоу, и жизнь была шоу. Проект получился, мы всё отсняли. И начали тянуть регионы. На третьих, четвёртых «Корсаров» мы подтянули пять регионов. И наконец нам это уже надоело. Тему уже всю обмусолили — горы, море, горы, море.
— Творческий тупик?
— Похоже на то, там уже нечего было выжимать. Тут встал вопрос о проекте, похожем на «Страх». В 2004 году решили найти в Белгородской области заброшенные деревни, набросали рабочий сценарий. Хотели снять что-то, связанное с легендами. Уже нашли в Грайворонском районе пару хуторов. И тут наш оператор едет по приглашению в Чупу — в северную часть Карелии — снимать подводные съёмки дайверам и проезжает мимо заброшенной деревни Киреть. А там эти дома стоят громадные деревянные и брошенные. Он приезжает, показывает видео, я говорю: всё, снимаем там.
— И поехали снимать аж в Карелию?
— Мы загорелись, дали объявления по десяти регионам, набрали 45 участников, нашли спонсора. Мы сделали здесь такую загадку — будто профессор оставил следы в деревне. А из деревни исчезли люди, и непонятно, почему они ушли. Деревня и правда очень благодатная — там река, которая впадает в Белое море. По этой реке поднимается сёмга и горбуша. Рыбы валом, зверья валом. Вокруг болото, на котором ягоды. Сама деревня очень древняя, там всегда варили соль, выращивали жемчужницу, добывали слюду. Это была волость Соловецких островов. Всю жизнь там торговали с англичанами. И странно — из этой деревни все люди исчезают, уходят, растворяются. Вся программа была построена на этой загадке. На «ТЭФИ» мы попали в пятёрку лучших проектов, и позже ездили туда на награждение.
— Для города было круто, что вы получили награду такого уровня?
— Когда мы привезли «ТЭФИ» в 2005 году в Белгород, у нас здесь даже не отреагировали. Мы привезли диплом, взяли третье место в одной из номинаций, в которой участвовало примерно 47 телекомпаний со всей страны. И о нас даже в новостях не сказали.
— А история с Карелией продолжилась?
— Я заразился Карелией. И лет пять назад я купил резиновую лодку и поехал туда с двумя людьми. Одна девушка ехала с нами без билета. Мы договорились с проводниками, забросили её на третью полку, завалили вещами. И она без билета доехала до Чупы. 2,5 тысячи километров пряталась от проверяющих. Мы передвигались там на одной лодке, в которую одновременно не могут влезть три человека с вещами. С пересадками шли с острова на остров всё ближе к открытому морю. И видели все эти заброшенные деревни. Тогда я понял, что там просто сказка.
— Ты такими словами говоришь: «заразился», «сказка». Можешь обозначить яснее, что тебя привлекло?
— Я думал, почему людей тянет туда. Там ничего красивого нет. Везде однообразная равнина, поросшие мхом ёлки, сырость, комары. И вот я нарвался на такое северное понятие «мерячение». Оказывается, это душевная болезнь. В древности это называлось «зов Полярной звезды». Человек ни с того, ни с сего поднимается и уходит неизвестно куда. Он сам не понимает, что делает. Когда мы начали ездить в Карелию, узнали, что там каждый год исчезают люди. И потом не могут найти даже их следы. Там что-то существует....
— Мы сейчас говорим о мистике?
— Вот конкретные примеры: там можно пойти на болото, провалиться и кричать, а другой человек в 20 метрах тебя не услышит. Я не знаю, как это назвать — может, патогенные зоны. Или идём в открытом море, между нами метров 300–400, девчонки плывут на байдарке, говорят: мы чётко слышим, будто между нами метров десять. А бывает так, что плывёшь рядом, человек что-то говорит, а ты не можешь понять, не слышишь.
— Ну, может, эти явления как-то может объяснить физика?
— Хорошо. Расскажу, как дома шевелятся. Я это рассказываю как легенду и поясняю, что не знаю, что это. В тот раз 40 человек стояли в шести метрах от дома. Я был внутри, и дом двигался так, что у меня пакет с вещами ехал под наклоном. Люди снаружи не видели этого. Но крен, который позволяет пакету сдвинуться, должен быть виден, он дал бы поворот всех конструкций, и дом должен скрипеть, сыпаться. Ещё был случай, когда из пустого чердака вылетела тряпка. Это вообще никак необъяснимо. Как-то я сидел в брошенном доме. И было ощущение, что кто-то стоит и смотрит сзади, хотя я понимал, что никого нет. Там много таких моментов.
— Эти явления тебя интересуют, пугают, завораживают?
— Я отношусь к этому спокойно. Как-то я один плыл в Белом море на маленькой лодке. У меня было три пробоины, я побоялся идти с другими большое расстояние. У меня насос был прицеплен прямо к лодке, и каждые 40 минут я подкачивал лодку, чтобы она не утонула. И однажды утром возле лодки выныривает кит. Там водятся только белухи, но белух таких размеров не бывает. Когда он вздохнул рядом со мной, я думал, что паровоз воздух спустил. И он мимо меня прошёл, а я ещё долго слышал его дыхание.
— Это уже понятнее. Ты встречался в этих путешествиях со зверями?
— Мне как-то давно ещё в горах один человек сказал: «Ты пришёл в этот мир, это истинный наш мир, поэтому ты растворись в нём, ты пришёл к себе домой. А раз так, то чего тебе бояться?». Стоял в горах в палатке, звери дискотеку устроили. Какие-то мыши прыгали по палатке, лось пришёл, дышал на палатку, вынюхивал. Ко мне какой-то зверёк запрыгнул в палатку и испугался больше, чем я, в панике начал носиться по моему лицу. Лиса как-то котелок у нас утащила. То, что я вижу, не вызовет страха. Если ты дома, то чего тебе бояться. Даже если вышел медведь — он дома, и ты дома. Прошли мимо и всё.
— Так медведь выходил?
— Перед проектом мы ехали на разведку и остановились на берегу какой-то реки. Поставили палатку. Легли спать, утром встаём, вокруг палатки медвежьи следы. Мы их измерили — это медвежонок ходил вокруг палатки. А медвежонок один не ходит, явно, что мама стояла где-то рядом. И мы только тогда подумали «опа»! А если бы кто-то проснулся и запаниковал, она могла что угодно сотворить. Ребёнок рядом, она бы разорвала.
— Дальше как складывались твои отношения с Карелией?
— Мы после съёмок стали каждый год туда ходить. Мы уходим туда на месяц, идём в море. Стараемся каждый раз выбирать новый маршрут. Для меня это уже образ жизни — свобода, море, паруса, ветер, тишина. Наверное, заболел этим «меряченьем». Сейчас хочу попробовать на одном из островов создать аналог горного лагеря.
— Проектов больше не будет? Ты ушёл от этого?
— Сейчас я планирую проект с рабочим названием «Амазонка в бигуди». Это Белое море и Соловки. Мы возьмём с собой девочку, в идеале — гламурную блондинку, возможно, глуповатую, но разговорчивую. И вот такая девочка едет на север... И живёт там на природе, а мы это снимаем. И на фоне её излишней окультуренности, городской нелепости будет показана красота природы.
— Чем вы её будете заманивать?
— Медийностью. Мы гарантируем появление на экране, в журналах, она будет говорить, писать в своих блогах. Возможно, мы даже подтянем какую-то личность из Москвы, из «Дома-2». Это законы шоу, работа на популяризацию.
— Но это негуманно. Девочка может получить псхологическую травму.
— Да, кажется, что негуманно. Но насчёт травмы ещё неизвестно. Она получит больше хорошего, чем плохого. У нас была одна девочка. Её родителей хорошо знают все в нашем городе, поэтому не буду называть фамилию. Она попала в наш проект в горы, в эту тяжёлую обстановку. И доходило до того, что она выбрасывала шикарные новые вещи, чтобы было легче нести рюкзак. Я замучился за ней подбирать. Она говорит: это не моё, я привыкла сидеть на шезлонге где-нибудь в Испании, любоваться закатом с бокалом мартини. А тут, говорит, нельзя помыться нормально, туалет — это проблема, эти комары, это зверьё, эти горы, этот пот. Но когда проект закончился, мы сидели на берегу моря, и она говорит: ты знаешь, это не моё, я никогда больше сюда не приду, но я всю жизнь буду это помнить. Она сказала это с таким восхищением. И я понял, что любому человеку один раз в жизни надо увидеть этот закат, когда нет границ. Особенно на островах Белого моря на самой высокой точке, когда ты вдруг понимаешь, что ты песчинка во всём, что тебя окружает. Или быть в лодке и осознать, что твоя лодка — это действительно твоя жизнь. Сейчас её брюхо пропорет, и ты с этого острова не выберешься.
— Зачем ощущать себя песчинкой, понимать зависимость от мощи природы?
— Я думаю, что, если бог дал тебе это, ты обязан это кому-то рассказать. Тянуть туда никого не надо. Но я обязан сказать, что существует настоящий мир. Особенно после того, как я прошёл весь шоу-бизнес, который считаю бешеной грязью, болотом, в котором я жил 30 лет.
— Но ты говоришь прежним языком, языком грязи, языком шоу.
— Ну да. Потому что человек быстрее клюнет на необычность, на изюминку. Это как рыбу ловят на что-то. Наверное, я сам по-другому не умею. Как я расскажу по-другому, если всю жизнь был этим.
— А теперь все эти путешествия повлияли на твоё восприятие жизни мировоззрение, философию? Ты стал по-иному на всё смотреть?
— Очень сильно повлияли. Все, кто там бывает, начинают мыслить по-другому. На третьи, четвёртые сутки начинают у костра философствовать, говорить на темы, на которые никогда в жизни не рассуждали. И это не политика и не злободневные темы. А начинают почему-то вспоминать «Фауста» Гёте, о боге говорить.
— Ты тоже говоришь о боге?
— Для меня бог — это не церковь, не попы, а бог там. Как-то я сказал друзьям: «Новый год — семейный праздник, все счастливы дома, а представляете: бог сидит один. Поехали к нему в гости. К нему в гости можно попасть везде, главное, выбрать самую высокую точку». И мы выбрали нашу гору в Крыму. Решили ехать по всем новогодним правилам: делаем оливье в горах, поднимаемся на вершину в новогоднюю ночь, там общаемся, пьём шампанское, и бог с нами рядом. А это зимой на вершине, там ветра такие. И зимой всегда облака низко, небо закрыто. Очень редко открывается, а в эту ночь небо открылось, и всё было ясно видно. Я шутил, что мы пришли к богу в гости, а он нам подарок сделал.
— В Карелию тоже можно к богу ездить?
— Там ценен момент настоящести. Ты знаешь, что реально не попадёшь к людям ни через час, ни через два. Если ты что-то пропустишь, где-то лопухнёшься, то не спрячешься под ёлочку, никуда не залезешь. И это ощущение, что ты с природой действительно один на один. Ты — часть этой природы, и там ты это больше понимаешь. И это круто. Я не видел ни одного человека, которого бы это не зацепило.
— Знаешь, что будет в твоих путешествиях дальше?
— Знаю. Сейчас у нас будут Соловки. Потом обязательно пойдём на Кандалакшский залив, Кольский полуостров. Поедем на Сейдозеро — там много всяких загадок, тайн, которые связывают с легендами о Гиперборее. И, конечно, вариант — выйти на Мурманск и вообще в Северный Ледовитый океан.
— А нет такой мысли, что вот когда-то я буду стареть и насовсем перееду в карельскую деревню?
— Мы хотим купить землю на севере Карелии за Чупой ближе к морю. Эта идея очень уверенно сидит. Повторяю, там единение с природой — всё по-другому, по-настоящему.
