В марте Lenta.ru опубликовала новость о том, что в ГосДуме с инициативой создания эталонного словаря оскорблений выступил депутат от ЛДПР Михаил Дегтярёв. Казалось бы: чего особенного? Ну появится ещё один словарь, который в своей работе будут использовать филологи, что всем остальным до этой новости? Зачем вообще нужен словарь оскорблений? Разве сегодня мало в интернете бродит словарей мата, генераторов оскорблений и прочего? Как человек, интересующийся ругательствами с научной точки зрения, постараюсь объяснить, почему баранов и гамадрилов в их переносном значении лучше всё-таки добавить в отдельный словарь.
Я уже давно нахожусь в стане тех, кто считает подобный словарь необходимым. Ключевое слово в этой инициативе лично для меня — ЭТАЛОННОСТЬ. На самом деле, нормативных академических словарей ругательств у нас не выпускалось. В 90-х и 2000-х можно было приобрести для себя любимого сборники «заветных» сказок, отдельные выпуски нецензурных словарей и даже некоторые научные изыскания лингвистов на тему меткого словца, но общепризнанного издания, которое бы не оставило сомнений в вопросе: является ли оскорбительным (унижающим честь и достоинство личности), допустим, слово козёл или фашист, так и не появилось.
Собственно мат (он же — обсценная или табуированная лексика) — узнаваем. С ним проблемы нет. Достаточно, например, отметить, что так называемая обсценная триада (наименование мужского и женского половых органов и процесса совокупления) выступает ядерной частью для производства сотен других ругательств. И необязательно называть эти сами ругательства, чтобы понять, о чём идёт речь. Вы ведь уже начали перебирать в памяти слова?
Но с другими обидными словами всё не так просто и понятно. Речь идёт о следующих группах:
- зоометафоры (козёл, ишак, гадюка, щенок и прочее);
- слова с ярко выраженной негативной окраской, составляющей основной смысл их употребления (расист, враг народа и прочее);
- слова, содержащие в своём значении негативную (причём весьма экспрессивную) оценку чьей-либо личности (гадина, мерзавец, подлец и прочее)
- «социоморфные» (названия профессий) метафоры (мясник, палач и другое);
- глаголы осуждающей семантики (украсть, стырить, хапнуть и прочее);
- обозначения антиобщественной, социально осуждаемой деятельности, в том числе нейтральные «заменители» неприличных слов и выражений (бандит, проститутка, путана, киллер, убийца, жулик, рэкетир и другое);
- употребляющиеся лишь в определённых случаях ругательства (коммуняки, прихватизация, воблоголовые и прочее).
Здесь сложно уже не задать вопрос: на самом ли деле эти слова или выражения оскорбительны и способны нанести урон чести, достоинству и деловой репутации личности? Хотя более важным становится другое — кто в данном случае принимает решение: сам человек, который посчитает это выражение оскорбительным (может, для кого-то слово индюк — повод для кровной мести) или есть какой-то объективный источник, который позволит это определить?
Проверенный временем объективный источник — это словари с зафиксированными в них прямыми и переносными значениями. Помогают в оценке слов также специальные пометы, которые присутствуют в словарях и позволяют относить то или иное слово к нормативному или выбивающемуся из нормы (груб., руг., фам. и под. — прим. ред.).
Главная проблема в том, что оценить, насколько то или иное слово или выражение являются сами по себе негативно оценочными пока довольно сложно. Мы не можем «померить» слово, как можем взвесить на весах мешок сахара или гусиного пуха. Хотя такая числовая характеристика слова несомненно помогла бы в работе лингвистов-экспертов и упростила жизнь носителям языка, которым стало бы понятно, что более обидно: когда начальник назовёт нерасторопной гусыней или криворукой толстухой.
Эта мысль в диссертационном исследовании натолкнула меня на идею измерить эту самую силу арифметически, используя известное со школьных лет понимание среднего арифметического в алгебре и опираясь на данные социологических исследований. Переводя на язык лингвистики, я предложил представить слово как среднюю совокупность смыслов, которые в него вкладывают носители языка, или же, в случае синонимов, среднее числовое значение положительного или отрицательного смыслов, которые в них содержатся. Сравните: корова и утка, хоть и обозначают полную женщину, но нельзя сказать, что это синонимы одинаковые по своей силе. Увы, на корову (или пресловутую тёлку, как доказала редакция «Meдузы») девушки обидятся больше, чем на утку. Числовую оценку этой силы в своём исследовании я назвал «индексом инвективности». Инвектива, к слову, это и есть оскорбление жестом, позой или словами, а главный посыл при употреблении — унизить собеседника, принизить его социальный статус или спровоцировать на определённые действия. Рассчитывали мы индекс инвективности (Ii) по специальной формуле, которую сами предложили и апробировали, но здесь приводить не будем, чтобы не уводить в дебри теоретических изысканий.
Приведу небольшой фрагмент из того, что мы получили в итоге, и остановлюсь только на одной группе слов (всего рассматривали 16 подобных групп) с общим значением «Толстый мужчина»: кот, пингвин, поросёнок, гусь, тюлень, бегемот, боров, кабан, баран, свинья, хряк. Для тех, у кого есть сомнения, что так могут называть толстого мужчину, замечу, что это проверялось и по ряду словарей, и в ходе устного опроса — люди отвечали, что в некоторых ситуациях действительно перечисленные метафоры приобретают это значение.
Интерес здесь в том, что рассматривая значение слов в нескольких словарях, приходилось отмечать, что пометы довольно сильно разнятся, а ведь часто именно помета (груб., руг. и под.) становится одним из доказательств для эксперта при составлении лингвистической экспертизы в делах по защите чести и достоинства личности. Это легко проиллюстрировать даже на одном примере. Для слова свинья переносные значения отмечаются в нескольких словарях, но пометы разнятся: разговорное — в одном, разговорное и грубое — в другом, разговорное, презрительное и бранное — в третьем и т. д.
Самое время показать, что же из себя представляет индекс инвективности. Ограничусь только сравнением результатов отдельно среди мужской и женской аудиторий, хотя в самом исследовании критериев сравнения на порядок больше. Оказалось, что и мужчины, и женщины воспринимают эти слова примерно одинаково — колебания значений не больше 0,1. Три самых сильных ругательства совпали: хряк (7,806 и 7,755 здесь и далее среди мужчин и женщин соответственно), свинья (7,257 и 7,33) и баран (7,229 и 7,243). Пока до них далеко коту (1,954 и 1,945), пингвину (3,419 и 3,393) и поросёнку (4,12 и 4,209), но мы заметили закономерность, что со временем переносные значения животных метафор приобретают негативную оценку. Сейчас уже это видно даже на ранее исключительно положительных рыбка моя, котик, слонёночек и тому подобном.
Объяснение всему этому находится в самом языке — это живой «организм», который живёт по своим определённым законам, меняется и обновляется. Поэтому спрогнозировать, как долго то или иное слово (например, набившее оскомину звонИт и звОнит) будет неизменно и закреплено в словаре как единственное допустимое, а не вариативное или даже недопустимое, представляется очень проблематичным.
Хоть языковая политика и есть, но приказами и рекомендациями здесь мало что можно сделать. Поэтому, даже несмотря на то, что сейчас мы можем подсчитать насколько это слово оскорбительно, дать точные толкования ругательствам и закрепить за ними этот статус и даже создать эталонный словарь оскорблений, но как долго он будет актуален — неизвестно. Несомненно, эта инициатива могла бы принести свои плоды. Меньше бы вопросов было и с упомянутыми выше тёлочками, и с верными псами и фашистами, которых в свой адрес от школьника представители УМВД России по городу Белгороду в 2013 году оценили на 500 тысяч рублей морального вреда.
Полагаться на русское «авось и не понадобится» я бы не стал. Инициатива полезная, дело нужное. Другой вопрос: хватит ли терпения довести это кропотливое дело до конца и насколько «долгоиграющим» в плане актуальности станет словарь, о котором сейчас пока только просто говорят.
