Журналистская работа — такое дело, что ты можешь знать много вещей, но не сможешь рассказать и о половине из них, потому что есть всё более дающая о себе знать проблема «правового поля»: шаг вправо — пропаганда суицида, употребления наркотиков, оправдание преступления и прочее; шаг влево — оскорбление чувств кого бы то ни было; шаг прямо — раскрытие важных подробностей, которые обрисуют для большинства проблему, но злоумышленникам дадут совет, как уйти от ответственности. Остаётся шаг назад. С опущенными руками и пониманием, что сделать ничего нельзя, а можно просто наблюдать за проблемой. Можно знать и видеть, как можно решить её (или приблизиться к решению), но при этом принимать, что в нынешней ситуации у тебя просто связаны руки. И как же быть, если шага назад делать не хочется?
Будем использовать личный опыт и мысли, которые можно интерпретировать, не называя того, кто на них натолкнул. В свете недавнего текста коллег о «сети наркопритонов в Белгороде», я задумался, почему так происходит, что на поверхности все видят нарушения, но с ними ничего не делают те, кто должен делать, или же делают, но не так, как требует закон здравой логики: если есть нарушение, полицейские должны его пресечь (первый официальный комментарий УМВД по Белгородской области по этой ситуации появился уже после того, как эта публикация была готова — прим. Ф.). Это заставило меня попробовать поискать причины, где же эта нестыковка здравой логики и реальной ситуации.
Для этого я встретился с одним из полицейских, который занимается расследованием преступлений в сфере оборота наркотиков. Занимается он этим довольно давно и неплохо знает о том, как обстоит дело с подобными преступлениями у нас в регионе (примем это как аксиому, так как назвать, кто был этот полицейский, по условиям встречи я всё равно не смогу). У нас была с ним долгая беседа, после которой у меня в голове пусть и не сложилась картинка целиком, но по крайней мере стало понятнее, что происходит, и какой логикой руководствуются в этом вопросе сами полицейские. Дальше будет моя личная тезисная интерпретация некоторых моментов нашего разговора.
1. Сейчас есть проблема с пониманием, что такое наркопритон. В моём представлении, это было место, где периодически собираются наркоманы, чтобы покурить или сделать что-то ещё, что запрещено законом. Я считал, что если этих людей видели соседи или кто-то ещё, самое время их «накрывать». В мире доказательной практики, как оказалось, всё обстоит несколько иначе. Просто так по заявлению «анонима» или же соседа накрыть наркопритон вряд ли получится — нужно, чтобы такая ситуация повторилась несколько раз, а сами задержанные подтвердили, что они действительно собираются в этой квартире/доме, чтобы весело провести время. Как вы понимаете, вряд ли такие «паиньки-мальчики-зайчики» попадутся полицейским, и они будут готовы признаться в том, что собираются в этом месте довольно часто, чтобы, например, покурить. Им же всё равно дальше ещё жить в нашем городе, да и тусить где-то будет надо тоже. Поэтому на деле получаем, что вариант с «совпадением», «впервые вижу этих людей, я только спросить зашёл» и «да, вы что! Мы впервые тут с друзьями плюшками балуемся» — самые жизнеспособные.
А ещё добавим один момент, что люди имеют полное право отказаться от прохождения медосвидетельствования (оно им надо наживать себе проблемы?), и тогда просто отделаются штрафом за потребление наркотиков. Допускаю даже, что в итоге вся история с наркопритоном может вообще превратиться в какую-нибудь семейную драму, когда на одной чаше весов будут лежать наркотики, а на другой — жизненные обстоятельства, в которых кто-то оказался, и он бы рад выбраться из них, но не может: «вторая половина» тянет назад, нет сил, вырос без отца, такая компания сложилась и прочее. В общем, как бы то ни было, но то, что кажется наркопритом, с позиции права может им не оказаться (совы не то, чем кажутся!), потому что... такая сложилась практика. В другом месте, в другом регионе, может «нехорошая квартира» и будет признана наркопритоном, но у нас — не факт, пока все необходимые пазлы не сложатся, чтобы их было достаточно судье для вынесения решения. А если пазлов не хватает — зачем полицейским рисковать, отправляя по цепочке это дело дальше, не будучи уверенными, что оно не закончится оправданием?
2. Мифы о белых, пушистых полицейских и «палочной» системе. Мы живём в то время, когда верить в то, что каждый, кто работает в полиции, — хороший сотрудник, не приходится. Там есть те, кто доказывает обратное (привет, Екатеринбург и Анапа, привет всем сотрудникам, которые считают, что России нужен свой закрытый интернет, и тогда можно будет сразу все преступление раскрывать в два счёта), но и те, кто следует букве закона, — тоже есть. Здесь всё, как и в любой другой сфере: есть плохиши, и есть те, кто страдает от того, что вокруг него встречаются эти самые плохиши (мне, как журналисту, такая оценка хорошо знакома по нашей сфере). Дело Ивана Голунова показало, что доверия к полиции сегодня стало ещё меньше, чем раньше, и вера в то, что полицейские готовы подбрасывать наркотики, отрабатывая нужное количество задержаний и возбуждённых дел, — в обществе достаточно сильна. «Система нас заставляет подбрасывать наркотики, чтобы закрыть этот месяц и получить премию» — возможно, в чьей-то прикрытой фуражкой голове такая шальная мысль и рождается, но какой смысл искусственно наращивать статистику, если в реальности и так дел с наркотиками хватает, а продолжение тиражирования такого мнения о «надо ещё больше дел! Ещё больше!» будет рождать негатив, который вряд ли кому-то нужен, так как дальше он ударит по самой правоохранительной системе.
Мой собеседник сказал, что никаких планов, сколько и кого нужно задержать или сколько протоколов составить — нет. Это всё картинка, которая живёт в нашем сознании со времён Дукалиса и Васи Рогова. А в реальности никакой майор не будет давать установки, чтобы на этой неделе нашли трёх закладчиков, а на следующей — четырёх. За такую самодеятельность товарищу майору не долго распрощаться с местом работы. Раскрытия преступлений с полицейских требуют — это их работа. И если в ней не будет результатов, то по шапке они получат и звёздочек на погонах не дождутся. Но статистику подгонять под реальную ситуацию никто не будет. Чревато более серьёзными последствиями, если это вскроется.
3. В случае с делами, связанными с распространением наркотиков, есть много нюансов, связанных с самим ходом расследования: то закладчик уже в суде вспомнит, что сам хотел рассказать полиции, где спрятал наркотик, и уже отказался от совершения преступления, но его именно в этот самый момент задержали полицейские; то суду покажется недостаточным убедительными доказательства того, что в каком-то конкретном случае действовала преступная группа, а не один человек, и судья запросит доказательств того, что была целая цепочка из людей, которые совершили преступление. Практика разная, причём она отличается в регионах.
Собеседник признаёт, что предугадать решения суда сложно: у нас де-юре нет прецедентного права, но иногда про него вспоминают в делах с распространением наркотиков, и добровольная сдача или добровольный отказ от совершения преступления становятся пропуском на свободу для того, кого поймали с наркотиком в крупном размере. Так что предсказывать итог дела, которое с первого взгляда кажется «делом в шляпе», никто не берётся. Всё может обернуться так, как и не ожидаешь. Поэтому и не всегда очевидное другим может быть таковым для специалиста в этой сфере.
4. Разберёмся с ещё одним мифом о том, что большинство закладчиков — иностранцы. Как пояснил мой собеседник, ситуация в регионе изменилась, и если раньше он был жизнеспособен, и количество задержанных иностранцев за распространение наркотиков у нас в регионе могло достигать нескольких десятков, то сейчас их единицы.
Зато среди преступивших закон появляется совсем другой контингент: тихие и спокойные труженики, которым не хватает официального заработка, а так как на них висят кредиты-ипотеки, они решают рискнуть и гонятся за лёгкими деньгами, пользуясь возможностями «тёмного интернета». Определить, кто этим помышляет, бывает сложно. Таким человеком может оказаться даже сосед по лестничной площадке, который трудится на каком-нибудь серьёзном предприятии, жалуется на кухне на жизнь и не знает, как решить вопрос с приобретением собственного жилья, если в этом вопросе ему не помогает работодатель. Не от хорошей жизни идёт такой сосед на это, но, как рассказал мой собеседник, таких случаев у нас в регионе прибавляется. В итоге имеем реальную картину, что среди преступников уменьшается количество приезжих, а увеличивается доля местных жителей (по иностранцам официальная статистика такова: в 2018 году из 36 человек, которых у нас в регионе привлекли к уголовной ответственности за работу в составе организованных преступных групп, было всего два иностранца. Это уже цифры, предоставленные УМВД по нашему редакционному запросу — прим. Ф.).
Кстати, ещё мой собеседник развеял моё предположение о том, что объявления о покупке рогов оленя, янтарных бус и прочего — это скрытая реклама наркотиков. Он заверил, что нынешние распространители не придумывают никаких кодов, а пишут прямо: есть то-то и купить можно здесь. В этом плане конспирации можно не ожидать. Выдохнули!
5. Изменить статистику с распространением наркотиков можно, если ужесточить наказание за это, больше рассказывать о конкретных делах, их итогах и последствиях, чтобы люди видели, чем занимаются полицейские, а потенциальные преступники — видели примеры, какая их может ожидать судьба. Для тех же, кто оступился, нужны закрытые реабилитационные центры, где их можно было бы лечить, как лечат сейчас в психиатрических клиниках. Не сразу, конечно, но сперва можно выписать штраф, а если уже повторится преступление, тогда отправлять на принудительное лечение. К таким выводам меня подталкивал собеседник, но сам их называть не стал. «Не положено. Догадайся сам». А ещё он добавил, что лично ему известен только один случай, когда человек сам добровольно захотел лечиться, и точно какое-то время он потратил на это, но что с ним стало дальше — полицейский не знает. Но попытаться вылечиться — попытался.
6. В любой схеме есть не только те, кто виден сразу и кого можно задержать уже сейчас, но и те, кого найти бывает более логически правильно, чем того же сбытчика, на которого доказательств уже достаточно. То есть, этот сбытчик может быть уже на крючке у полицейских, но они не спешат подсекать, ожидая, что он может привести к более крупной рыбе, которую лучше выловить первой, а потом уже вернуться к распространителю. Так что держите этот момент в голове, когда видите рыбу, которая вам самим кажется крупной. Но сообщить о ней в полицию — сообщите обязательно.
Пару довольно очевидных моментов в дополнение: если увидели, как кто-то сделал закладку, запомните человека/запишите номер его машины и позвоните в полицию. Если он был на такси, полицейские быстро смогут найти, кто это был, и дальше по цепочке раскрутят всё дело. Такой свидетель повышает шансы на раскрытие дела, ведь если его не будет, и рядом не окажется камер видеонаблюдения, то найденный кем бы ни было в земле или где-то ещё наркотик вряд ли приведёт к тому, кто его туда спрятал.
7. В России есть система помилования, и даже в этом году мы были свидетелями, как наш губернатор попросил президента помиловать закладчицу. Нужен ли шанс на исправление? Нужен. Но при этом надо понимать, что никто же не может быть уверен, что тот, что оступился раз, не оступится ещё. Важно продумать, как окончательно вернуть человека на созидательный путь. Для этого нужно, чтобы совпало всё: психологическая и материальная помощь, нормальная работа, поддержка близких и друзей и пр. При этом нужно понимать всю серьёзность ситуации: по словам моего собеседника, только за первое полугодие 2019 года в регионе было 14 случаев передозировки наркотиками с летальным исходом (эту цифру мне подтвердили в полиции тоже). Шанс нужен, но одним помилованием нельзя органичиваться — надо смотреть на шаг вперёд, что будет дальше с этим человеком.
Такие тезисы можно было продолжать ещё. Мой собеседник рассказал приличное количество реальных случаев из практики в Белгородской области: и про наркотики в трусах несовершеннолетнего, и про поставщика марихуаны, которого выдало собственное любопытство, когда полицейские пришли к его соседу; и про добровольных отказников от преступления; и про грибы, разлетавшиеся по танцплощадке (и такое якобы было!). Случаи интересные, но по ним можно будет понять, кто же именно был мой собеседник, поэтому я не могу их привести во всех красках. Про «моду» на наркотики он мне тоже рассказал: когда и что особенно популярно было у белгородцев. Но тут уже не ровен час, что могут встревожиться сотрудники Роскомнадзора, чтобы проверить, а не пропагандируем ли мы на нашем сайте упомянутые вещества? Так что воздержусь от упоминания их названий в контексте того, что именно и когда было распространено и к каким последствиям приводило.
Что в итоге имеем? У меня была продуктивная встреча с интересным собеседником, который хорошо разбирается в своей работе, говорит толковые вещи, но...не готов их озвучивать публично и под своим именем в том объёме, который нужен мне. Договариваясь на встречу с ним, я принимал это условие. И по этой же причине я сейчас не могу привести некоторые другие показательные интересные случаи, которые он называл, и которые могли бы пролить свет на картину, которая на деле может оказаться не такой однозначной. При этом мне продолжают попадаться на глаза различные посты в соцсетях и материалы в медиа, где всё очевидно настолько, что хочется спросить: «Почему, уважаемые сотрудники полиции, вы до сих пор не задержали этих негодяев?», но я вспоминаю полицейского, с которым общался, и отвечаю себе, что ситуация может оказаться не тем, чем кажется. В общем, считайте весь этот текст просто моими личными выводами, которые хоть и имеют отношение к встрече с сотрудником полиции, но к которым он лично не имеет прямого отношения. Ведь в ситуации, когда вокруг правовые рамки опутывают всё колючей проволокой, высказывать своё личное мнение российская Конституция мне пока ещё позволяет. Этим моментом я пользуюсь и официально заявляю: всё вышеизложенное считать исключительно моим личным мнением. А дальше уже дело ваше, как его воспринимать и комментировать.
*Мнение автора может не совпадать с мнением редакции