Перед началом литературной гостиной митрополит Белгородский и Старооскольский Иоанн рассказал, как познакомился с Евгением Водолазкиным, и поделился, что с его помощью ему удалось понять.
Митрополит Белгородский и Старооскольский Иоанн и писатель Евгений Водолазкин
— ...Серёжа Распутин, сын Валентина Григорьевича Распутина, передал книги в фонд для музея, и среди книг, которые читал Валентин Григорьевич, были книги нашего уважаемого гостя ( Евгения Водолазкина — прим. ред.). Мне позвонил мой друг и он сказал: «Знаешь, это всё-таки родственные души с Валентином Григорьевичем». Валентин Григорьевич дорог мне как крёстный моего отца, и некоторые годы моей юности под его попечительством проходили. Я начал читать произведения и понял, что Евгений Германович очень близок мне своим вниманием к истории, к жизни.
Самое главное я для себя открыл, когда читал «Лавра», — в чём суть юродства. Обладая различными навыками, знаниями, я всё никак не мог понять, в чём вот этот смысл совершенно особой святости, но, благодаря неисторическому роману «Лавр», ко мне пришло такое сознательное постижение.
Когда мы начали общаться с Евгением Германовичем, то выяснилось, что мы знакомы 20 лет. Оказывается, что мы впервые встретились в Италии на очень интересной конференции, посвящённой миссионерству. Об этом вспомнила супруга. Это тоже было для меня откровением. Оказалось, что ничего в этом мире просто так не происходит. Сегодня Евгений Германович является почётным гостем нашей гостиной, — начал встречу митрополит Иоанн.
***
Сам Евгений Водолазкин на встрече рассуждал на исторические темы, читал небольшие зарисовки и отвечал на вопросы участников митрополичьей литературной гостиной. Некоторые из его ответов приводим ниже.
О Белгороде
— Я вас, Владыка, запомнил. Просто я вас не соотносил с Белгородом, потом всё стало на свои места. О Белгороде я хочу сказать особые слова. Я в гораздо меньшей степени люблю выступать в столицах. Там какое-то утомлённое отношение к выступающим [...]. Сегодня был замечательный разговор со студентами, умный такой, неторопливый, хороший, и все серьёзные вещи мной были сказаны тогда [...]. Теперь моим знаменем ( первым своим «знаменем» Евгений Водолазкин назвал Иркутск — прим. ред. ) станет ещё и Белгород. У вас такие замечательные вечера. Если вы так действительно собираетесь, обсуждаете что-то, слушаете доклады, музыку — это то, чего не хватает вообще везде. Я с трудом могу представить, чтобы просто хорошая компания собралась и что-то обсудила. Ну ходят там на концерты, а вот так...чтобы лицом к лицу — такого по-моему нет.
О романе «Лавр»
— Моя жена знает точно, что я не святой. Я иногда себя чувствую на своём месте в этой истории. Я вполне светский человек со всеми плюсами и минусами этого положения. Мне удалось это до некоторой степени просто потому, что я до этого 30 лет занимался Древней Русью — это не литература, её неправильно называть литературой — письменностью, книжностью. Это тексты с огромной энергетикой, которая абсолютно неизвестна современному читателю. Я чувствую себя не более чем транслятором этой великой культуры в современную литературу. Это житие вымышленного святого, написанное современными литературными средствами, так чтобы это было понятно всем. Вместе с тем, из всех типов святости я бы себя соотнёс, скорее всего, с юродством. Мне это близко как-то ментально. Роман написан юродским языком — смесь древнерусского с современным. С другой стороны — это символ того, что времени нет, это портрет русского языка за всё время его существования. Прежде чем начать писать роман, я полгода думал над стилем. Первоначально я думал сделать стиль немножко более сухим. Средневековые тексты поясняют то, что не нужно пояснять современному человеку [...] Когда я писал, я хотел, чтобы это было понятно, чтобы это было в XV веке, но чтобы современный человек себя мог ассоциировать с происходящим [...].
Знаете, это был такой подарок с «Лавром», потому что многие люди, известные и неизвестные, писали мне, что они были в больнице, и им это помогло. Это что-то вроде эффекта плацебо, когда человек какие-то внутренние ресурсы мобилизует, опираясь на что-то. Знаете, даже иметь эффект таблетки плацебо очень хорошо.
О романе «Авиатор» и персональном сознании
— Самое правильное определение — «не в ту сторону». Я понял, что в ту сторону больше нельзя. Я знаю писателей, которые повторяют удачный опыт, но это часто ведёт к обратному: второе произведение, во-первых, хуже, а во-вторых — оно губит первое, потому что произведение продолжает жить своей жизнью и после написания. У меня было несколько идей, которые мне казались важными именно сейчас.
У нас — я имею в виду не только у нас в России, а вообще в мире — время тоталитарного сознания. Тоталитарность, тоталитаризм — это не только, когда власть душит, полиция или ещё кто-то; тоталитаризм — это когда все читают, например, «50 оттенков серого» или ещё что-то такое, когда вообще все начинают читать одну книгу, причём нелучшую. Когда-то Аверинцев сказал, что плохо когда люди повторяют хором какие-то вещи, даже хорошие, потому что репертуар может смениться, а привычка петь хором останется.
Мне захотелось выразить свои мысли о персональном сознании, которое является единственной надеждой на то, что ты не сольёшься с массой, не погибнешь, если она идёт гибельным путём [...]. Когда Христос говорит: «Где двое, которые собрались во имя моё, там я» — это другое, потому что те люди, которые устраивают перевороты, войны и прочее — они ведь не во имя Христово собираются, и понять это можно, только имея персональное сознание. Свою позицию я называю христианским персонализмом. Когда меня спрашивают о политических взглядах, я говорю, что у меня их нет, потому что с каждым событием я разбираюсь вне партий, вне идеологии, а на основании своего православного понимания добра и зла, потому что если идти через идеологию, можно уйти далеко и не вернуться. Одна из идей «Авиатора» и есть персональное сознание.
О вечных вопросах
— В одной из повестей Александра Григоренко поднимаются два русских вопроса «Кто виноват?» и «Что делать?». Он высказал, на мой взгляд, правильную мысль: никто не виноват и ничего не делать. Это звучит пессимистично на первый взгляд [...]. Если не можешь спасти ситуацию, не делай ничего, не навреди. Делать нужно тогда, когда ты уверен, что это принесёт благо, но, на самом деле, такие вещи так трудно просчитываются, и всякое участие на любой стороне может быть опасным. Об этом говорит история. Действие — это не только махание шашкой, действие — это слово, потому что слово — это дело...
О планах
— Я вам скажу по большому секрету: я сейчас пишу роман о музыканте... Тянет писать о том, чего не понимаешь. Правда, несмотря на отсутствие слуха, я окончил музыкальную школу по двум классам — четырёхструнной домры и гитары. Но всё равно сейчас меня консультирует один хороший гитарист Михаил Радикевич [...]. Музыка очень важна. Где кончается слово, там начинается музыка...
