Разве так поступают, когда любят?
— Я родилась на Украине, в Бердянске. Это солнечный и тёплый город. Потом меня увезли в холодную-холодную даль — в Якутию (улыбается — прим. Ф.) . Моя мама жила там всю жизнь, так что [переезд] был неизбежен.
— Какое твоё первое детское воспоминание?
— Я не знаю, насколько оно правдивое. Я помню, что собирала мозаику. Знаешь, такую, где нужно вставлять фигурки. Я кидала эти фигурки в биологического отца, а он делал вид, что ловит их ртом, будто бы ест. Я спрашивала у мамы, но она такого не помнит. Может, мне это приснилось.
— Как я понимаю, тебя воспитывал другой человек, — не родной отец?
— Да, мои родители расстались, там была не очень хорошая ситуация. Меня воспитывал отчим. Они [с мамой] поженились, когда мне было лет пять. Те, кто об этом узнаёт, всегда спрашивают, не хочу ли я найти своего родного отца. Но мне с одним проблем хватает, зачем мне ещё один (смеётся — прим.Ф.) ?
— Но отчима ты считаешь отцом?
— Да. Он был всю мою жизнь. Мне мама рассказывала, что, когда они начали встречаться, я называла его Лев. Они попросили называть его папой. А я тогда спросила: если вы поженитесь, возьмёте меня в свою семью? Очень странный вопрос, конечно.
— Ева, ты сказала, что тебе хватало проблем с одним отцом...
— Да, много проблем. Так получилось, что у меня отчим страдал от насилия в семье. Его отец сильно избивал его маму и детей. Пока я была маленькой, всё было спокойно. Потом я начала взрослеть, у меня менялись взгляды, родители много работали, часто уставали, у них начали сдавать нервы. Тогда и началось это физическое и психологическое насилие. Отец стал часто бить меня большим ремнём. Бил, в основном, по верхней части бедра. Это очень больно. У меня были такие синяки, больно было даже сидеть. Если я в школе приходила в медпункт, я боялась, что медсестра это заметит, и у меня будут проблемы. Поэтому я говорила, что упала с лестницы.
— А с чем это связано? За что он тебя бил?
— Да, за банальное: что-то не сделала по дому. К тому же, у меня были проблемы с учёбой — я не очень хорошо училась, вот за оценки бил. Потом родилась сестра. У нас с ней разница в 11 лет. Получалось так, что я с ней постоянно сидела. Если я хотела погулять, то мне говорили, что я эгоистка, только о себе и думаю. Я была ещё немного пухлым ребёнком, постоянно сидела дома с сестрой. В какой-то момент мне даже стало казаться, что я реально чья-то мать. Мне говорили, что я не заслуживаю того, чтобы меня слушали, что муж будет меня бить, что я вырасту никем. И так каждый день.
Ещё я помню: у отца большие руки, а я маленькая. Когда были какие-то конфликты, он мог схватить меня этими руками за шею и поднять.
— Он и с мамой твоей так поступал?
— Он никогда её не бил. Он мог накричать на неё, говорить, что она тупая. Но никогда не трогал. Возможно, потому, что его отец избивал его маму. Он, бывало, замахнётся, но всегда останавливался.
— Мама тебя не защищала?
— Редко. Она сама могла меня за волосы потаскать. Выставляла в подъезд в майке и босиком.
— Как? За что?
— Ну, она тоже много работала и часто психовала: то я посуду не помыла, то не пропылесосила. Сейчас все причины не вспомнишь. У неё постоянно была какая-то злость. У меня подругу тоже родители били. Но не так, как меня. Мы придумали, что, когда родители бьют, нужно просто спрятаться в угол, [принять] позу эмбриона, а я ещё волосы прикрывала. В этот момент ты как будто пытаешься войти в себя. Скандалы происходили так часто... Это так меня ломало, мне казалось, что я им не нужна. Разве так поступают, когда любят?
Что будет, если я прыгну?
— Возможно, я не попадала в больницу по счастливой случайности. Я бы не сказала, что меня били в умеренную силу. Думаю, что у них был какой-то ограничитель, — дальше кулаков, ремня или полотенца [не заходило]. Один раз мама психанула и кинула в меня кресло на колёсиках. Оно не тяжёлое. Не попала.
— Родители и с сестрой твоей также поступали?
— Нет.
— Как ты думаешь, почему вся агрессия и отца, и мамы сводилась к тебе?
— Сложно понять, если честно. Отец не знал другого воспитания. Он считал, что я понимаю только кулаками, только силой, что мне нельзя ничего объяснить. Меня надо отлупить, и тогда я пойму. Он постоянно так говорил.
Мы с ним обсуждали один случай. Очередной скандал. Он меня бьёт. В какой-то момент я устала от этого. Я стояла, мне было больно, я не плакала и просто сказала ему фразу: «Это всё, что ты можешь мне сделать?»... Он начал бить ещё сильнее...
— Ты не могла ни к кому обратиться? К бабушкам и дедушкам? Учителям?
— Бабушка и дедушка уехали, когда вышли на пенсию. Я могла рассказать бабушке, но она ничем не могла помочь. [Она говорила]: просто терпи и всё. Мне кажется, что я вытянула 11 класс лишь на мысли, что скоро это всё закончится. И реально терпела. Уже дошло до того, что мне снилось, как я битой его бью. Такая была ненависть.
[Будучи] ребёнком, ты боишься всего. Вчера был скандал, ты ревела до девяти утра, а потом идёшь в школу. Там никто не знает об этом, никто не интересуется. Мне постоянно хотелось об этом рассказать, но всем было всё равно. Потом ты не знаешь, как они воспримут, ты боишься последствий. Да, мне хотелось, чтобы люди узнали.
Мы жили на четвёртом этаже, я любила смотреть в окно. Постоянно думала: а что будет, если я [тут должен был быть глагол, но мы не можем его привести, так как сотрудники Роскомнадзора могут посчитать его за способ суицида]. Я не [тут должно было быть словосочетание, которое является возможным способом суицида, поэтому по требованиям Роскомнадзора мы его не приводим], ничего такого не делала, но были моменты, когда очень сильно себя кусала, выливала на себя воск от свечи. Не знаю, может, чтобы почувствовать боль? Что-то тяжело стало... (улыбнулась — прим. Ф.).
Даже сейчас я боюсь
— Ты переехала в Белгород учиться. Как отразились твои отношения с родителями на твою жизнь здесь?
— На самом деле я была очень запуганной. Я постоянно чего-то боялась. Ходила и смотрела вниз. В какой-то момент я спросила себя: почему я всегда смотрю вниз? Мне настолько непривычно было смотреть вперёд. Я заставляла себя. Я постоянно проговаривала про себя, что мне нужно сделать или спросить. Старалась меньше разговаривать с людьми.
— Ситуации, которые ты не прогнозировала, вызывали у тебя стресс?
— Да, я просто могла неделями сидеть дома и думать, как это было ужасно (та или иная непредвиденная ситуация — прим. Ф.) . Помню, у меня было платье. Мы с подругой пошли гулять, мне казалось, что все на меня смотрят. Мне было максимально некомфортно. Я боюсь, что меня осудят. Даже сейчас я боюсь заходить в некоторые заведения. Недавно мой молодой человек пригласил меня в одно городское кафе. Он меня 20 минут уговаривал туда зайти. Я считала, что я слишком плоха для этого места.
— Сейчас легче?
— Да, сейчас всё нормально. Благодаря друзьям и поддержке молодого человека я уже не отличаюсь — если можно так сказать — от обычного человека. Здесь мне стало лучше, спокойнее. Но всё же это чувство [беспокойства] долго меня преследовало.
— Молодой человек — противоположность отца?
— С парнем мне повезло (улыбается — прим. Ф.). Всё очень сошлось. Я определённо знала, что не хочу таких же отношений, как у мамы с отцом. Я не понимала, как они друг друга любят. Мне казалось, что я белая ворона в семье, никому не нужна. Психологически было тяжело. Когда каждый день говорят, что ты какая-то не такая...
У него [молодого человека] в семье всё по-другому. Я переучиваюсь. Я могу сказать что-то грубое, если я раздражена. Могу накричать. Такое поведение — не окей.
— Ты боишься, что в тебе тоже есть эта агрессия?
— Да. Раньше было хуже, агрессия проявлялась чаще. Сейчас я понимаю, что обижать людей, которых ты любишь, не хорошо. Даже если ты себя плохо чувствуешь, слово ранит. Я настолько привыкла, что в моей жизни столько агрессии, что она проявляется во мне.
— Как ты сейчас общаешься с родителями?
— Когда уехала, то не общалась с отцом. Я дома не была два года, потому что не хотела с ним видеться. Не хотела никак связывать себя с этим человеком. С мамой проблемы мы решили.
Мне некоторые говорят: «Ты уехала, забудь, ты слишком много негатива копишь в себе». А они не понимают. Да, их нет рядом сейчас, но я не могу от них просто так уйти. Я не могу сделать вид, что ничего не было. У меня была нулевая самооценка, от всего трясло. То, что сейчас мне лучше, — заслуга моя и людей, которые мне помогали.
— Отец просил прощения за то, что бил тебя?
— В этом году у него умерла мама, моя бабушка. Он очень тяжело переносил это. Он приезжал в отпуск сюда, мы с ним много разговаривали. Он как-то сам пришёл к мысли и попросил у меня прощения. Сказал, что будет меняться. Сам признавал, что сделал мою жизнь тяжёлой. Я впервые увидела, как он плачет.
Когда мы разговаривали, он сказал довольно обидную для меня вещь, что я выгляжу, как человек, у которого нет каких-то проблем. Я объяснила, что мне было очень плохо. Они просто ломали меня. Что меня больше всего убивало, что они делали вид, что ничего не происходит. Просто продолжали жить дальше.
Ребят, вы сломали ребёнку психику! Они даже не смогли мне помочь с травлей в школе. В пятом классе у меня даже случился нервный срыв. Кто-то из девочек принёс в класс каблуки, все стали мерить, я тоже попросила. Я уже говорила, что была полным ребёнком. Одна девочка, которая всегда меня задирала, а потом мы стали подругами (смеётся — прим. Ф.), назвала меня бегемотом. Мне стало так обидно. Я пыталась сдержать слёзы, но у меня происходит так: если я сдерживаю эмоции, то у меня всё резко перерастает в гнев. В общем, я начала её пинать. Дальше я не помнила, что происходило. Мне рассказали, что я села на неё и начала душить. У ребёнка сдали нервы.
— Ты простила отчима?
— Сложно сказать, что за такое можно простить. Я начала относиться к нему с пониманием. Видно, что он раскаивается. Я не думаю, что мы навсегда сможем забыть эти обиды. Но мне стало лучше.
***
— О чём ты мечтаешь?
— Я хочу, чтобы у меня была возможность помочь родителям финансово. Чтобы они перестали думать о деньгах.
— А для себя?
— (после продолжительного молчания) Мне хочется развиваться в разных сферах, которые нравятся. Хочу, чтобы всё было спокойно, как сейчас.
От автора
В своей жизни я не сталкивалась с домашним насилием. Те пару раз, когда меня лупили родители, были заслуженными — уж сильно я нашкодила. Да и в школе никто из одноклассников не говорил о жестоком обращении родителей. Возможно, кто-то так же, как и героиня моего материала, боялся сказать правду.
Впервые об этой проблеме я начала задумываться, когда увидела в социальных сетях движения #metoo и #янехотелаумирать. В этом году я попала на семинар Анны Ривиной, которая подробно рассказала о своём Центре по работе с проблемой насилия «Насилию.Нет». Она вместе с другими небезразличными людьми создала сайт для пострадавших, где можно узнать, как распознать насилие и что делать. У проекта есть собственное приложение, с помощью которого человек, подвергающийся домашнему насилию, может нажать на кнопку и три близких человека получат сообщения на телефон, что требуется помощь. В этом же приложении есть карта помощи. Там собраны адреса и телефоны кризисных центров по всей стране. Даже если вы так же, как и я, не сталкивались с домашним насилием, зайдите на сайт, не пожалейте своего времени. От насилия, в том числе и домашнего, не застрахован никто.
К сожалению, на карте помощи проекта нет организаций Белгородской области. Однако в действительности они есть. В Старом Осколе работает кризисный центр помощи женщинам, где оказывают материальную и психологическую помощь. В Белгороде тоже можно обратиться в кризисный центр для женщин. Он находится в Марфо-Мариинском сестричестве милосердия. Здесь предоставят временное жильё и помогут морально справиться с проблемой.
Напоследок, я хочу посоветовать вам посмотреть (если вы ещё не посмотрели) работу команды журналиста Ирины Шихман «Бьёт — значит, любит» (18+). Одна из главных мыслей этих фильмов заключается в следующем: не стыдно говорить о том, что ты — жертва насилия, стыдно быть источником этого насилия.